Иногда у меня возникают отрицательные эмоции, когда я вспоминаю мою поездку в Ростовскую область. Они связанные именно с людьми, которых я там увидела. В моей памяти четко отложились те минуты, когда мама выпила у кумовьев и пришла на кухню, чтоб рассказать нам с бабушкой о своей жизни. Она была веселая, её глаза искрились, и мама говорила, что её жизнь – это очень интересная книга. И никто её не допишет. Я не очень поняла смысл последней фразы, но мне стало жаль её. Иногда когда мы открывали с ней друг другу души, она жаловалась на свою жизнь, вспоминала то, что позади и накликала безутешное будущее. А теперь она словно выкинула из головы все невзгоды и осознала, насколько важны те мгновения счастья, которые она вспоминала, мечтательно глядя в окно. Я чуть не плакала. Мне так хотелось верить ей сейчас.
Но бабушка. Она молча посмотрела на неё и продолжала есть борщ с таким видом, будто слова мамы – пьяный бред, на который не стоит обращать внимания. И она продолжала есть, чувствуя на себе мой взгляд, но не смотрела на меня. Бабушка показалась мне похожей на огромного ребенка, с такой серьезностью евшего свою еду, и это умиляло, но с другой стороны я чувствовала к ней тяжелую неприязнь. Она не задумалась над мамиными словами, не поправила её и не поощрила. И вообще она была озабочена только тем, что ест.
Ещё я испытала некоторое утешение, когда увидела своего прадеда. Его лицо немного отвисло, он похудел, и живот, который я запомнила с самого детства, обтянутый рубашкой, был почти не виден. Они с бабушкой Лидой едят неплохо, и в доме у них так замечательно, со вкусом, на русско- цыганский лад: черные обои с белыми цветами, плетеные коврики из лент на стенах, изобилие цветов и веселые магниты на холодильнике. Я просто знаю, что он постарел. Но моё отношение не изменилось к нему, мне было приятно видеть, что этот пожилой человек, приятный человек, аккуратно одетый, сдержанный, добрый и рассудительный, мой родной прадедушка. Он говорил четко и не был полуглухим, как многие старики, интересовался моей учебой и моими планами на жизнь, что мне очень польстило.
Я заметила, что несколько раз оборачивалась к нему, когда он издавал непонятные звуки, похожие на покашливание, когда человек входит в ненужный момент и застал кого-то за чем-то. И сколько раз я видела, что он делал это несознательно. Мне стало обидно за него. Мой умный, хороший прадедушка, который выглядит молодо для своего возраста, казалось бы, остался на той стадии старения, когда больше нельзя стареть… но он все же стареет, и как очень-очень древний старичок издавал какие-то отголоски.
Следующей была баба Вера, которая мне не родственница, и я не хотела к ней заходить, зная, что она стара и больна. Я представила древнюю худющую старуху с выцветшими глазами, бормочущую что-то непонятное, до которой дотронуться нельзя, иначе она развалится. И что она будет кашлять, у нее будет бежать слюна желто-коричневого цвета и прочее. Но я оказалась не совсем права. Бабушка и правда была худой, она одиноко сидела посередине на диване. Увидев нас, она заплакала. Мама с улыбкой подошла к ней, опустилась рядом на присядки, взяла её тощие ладони в свои руки и успокаивала. Я не думала плакать, меня немного раздражало её нытьё. Пока мама не сказала: - «Я так вас понимаю. Вы всю жизнь были такой энергичной, столько трудились, а теперь не можете столько двигаться». Я подумала и согласилась с мамой. Тогда мама ушла на кухню, взглядом указала мне сесть рядом со старушкой. Раньше я боялась их, меня раздражало то, как они говорят, как пускают слюну, плачут, от них плохо пахнет, одежда грязная. Но сев рядом, я умилилась. Бабушка была маленькая, словно девочка, в стареньких теплых чулочках, в кофточке, из-под которой выглядывали рюшки ночной сорочки. Все на ней было чисто и аккуратно, пахло соответствующе. Её руки были такими жилистыми, на них были сотни морщинок, я взяла их в ладони, почти как мама. Бабушка плакала, жалуясь мне на то, что сломала бедро, что не может двигаться, указывала мне на стул, под который был привинчен пластмассовый унитаз, она рассказывала мне об этом так, будто ей 17 лет, а она не может двигаться так, как ей хочется. Я подумала, почему не найдется способа, чтобы облегчить ей эту участь? Наверное это будет высшей мерой милосердия.
***
Снег похож на любовь. Его ждут, а дождавшись, радуются, пытаются запомнить этот чудный неземной вальс, его лёгкость и неземную красоту. Но приходит время, когда снег таит, и после него остается грязь и размытые полосы на дороге. И пока природа плачет, человек думает о том, что лучше бы этого снега не было. Любовь подобна снегу. От неё тоже рано или поздно остается только грязь и уныние.